Это для Айлинн. О старом добром Повешенном-куне и о его брате.
Доктор Гласс vs Директор БрайтПоследние несколько лет доктор Гласс проработал в Организации. За это время он и видел, и сам пережил более чем достаточное количество травм. Как психолог, он должен был анализировать, интерпретировать и рекомендовать лечение для дюжины случаев в неделю, причем большей частью это были повторные пациенты, которые просто не могли справиться со стрессом, получаемым от такой работы. Когда его, наконец, повысили, он надеялся, что работа станет намного менее травмирующей. Он предполагал, что руководящий персонал, с которым он теперь должен был проводить беседы, будет дисциплинированным, сильным и опытным. Хотя так оно и было, работа теперь казалась ему во много раз более беспокойной.
Он мог бы написать о каждом из них диссертацию. Более семидесяти различных групп неврозов в каждом случае, которые проявлялись либо в полном безумии, либо в необъяснимо сложных механизмах подражания. Больше половины руководящего состава хватались за оружие по поводу и без повода. А остальные впадали в детство, раскрашивали свои отчеты в разные цвета и в конце концов все же просто умирали внутри себя.
Кроме того, были особые случаи. Говорящая собака, с которой он проводил собеседование; мужчина, давным-давно потерявший способность испытывать эмоции и еще один мужчина, который настаивал на том, чтобы его звали не по имени, а музыкальным аккордом. А еще был человек с бабочками, который находил в хаосе искреннее наслаждение; женщина, которая гонялась за ним с лампами и высокопоставленный агент, который начал угрожать ему убийством, когда увидел пондур, который подарил ему один давний пациент.
Но больше всего Гласса беспокоил многоликий человек. Сначала он думал, что руководители пошутили насчет доктора Брайта, настоящего призрака, который, по-видимому, сопротивлялся любым попыткам анализа, каждый месяц присылая на собеседование разных людей. Затем он прочитал досье SCP-963 и понял, что правда гораздо более тревожна.
По крайней мере, он вообще участвовал в собеседованиях, чего почти нельзя было сказать о людях вроде доктора Кондраки или доктора Клефа. Они развлекались, издеваясь над ним; Джек Брайт развлекался, рассказывая ему правду.
Для человека с таким уровнем допуска он оказался неожиданно разговорчивым. Гласс внимательно слушал рассказы Брайта о прошлом - хотя он мало говорил о своей семье - и о событиях, которые привели к его первой кончине. Он также рассказал ему о смертях, кооторые ему лично довелось испытать физически. По большей части смерти были страшными, как часто бывает в Организации, и Джек перечислил все с таким почтением, как солдат говорит о павших товарищах. Цикл возобновлялся, и Гласс все больше и больше понимал желание, повелевавшее Джеком Брайтом: это была жажда освобождения.
Гласс вспомнил один момент, когда Джек вместе с профессором Кроу пытались собрать тело. Франкенштейновский процесс не мог сработать, но Гласс запомнил, как Брайт посмотрел на его руки, отозвался о них и на пару мгновений восхитился ими. Через несколько недель Гласс спросил его о его брате. Брайт на секунду притих и наклонил голову вправо, как если бы слушал ответ.
- Я сделал то, что было необходимо, - сказал он.
Доктор Гласс продолжал заполнять характеристики, но через некоторое время в конце концов перестал сохранять всю информацию о большей части персонала и оставил только краткие заметки. Очевидно было, что доктор Гирс никогда не изменится, хотя Гласс все еще время от времени пытался подсунуть ему тест Роршаха. Клеф и Кондраки иногда бывали даже забавными, а с профессором Кроу психолог научился спокойно пить кофе вместо экспертизы. Но он продолжал вести записи касательно Брайта. Как бы то ни было, его увлекло бессчетное количество лиц, которые он видел на протяжении нескольких лет, иногда - обличия животных и регулярные смены пола.
Он начал замечать циклы и паттерны. Он пытался осмыслить личность доктора Брайта, то, что могло развить и изменить ее, и то, от чего она оставалась прежней. Прошел почти год, прежде чем он снова спросил Джека Брайта о его брате. Ему пришлось вернуться к себе и проверить свои записи дважды, прежде чем результат его удовлетворил, но он был уверен, что этот наклон головы и выражение лица - как будто он слушал кого-то - были в точности такими, как в первый раз.
- Я сделал то, что требовалось, - ответил Джек.
Перемена была небольшая, но Гласс ее заметил. Что-то, бывшее необходимым, приравнивалось к личному решению; что-то, что требовалось, указывало на императивность (mandatory). В течение нескольких месяцев Гласс задавал Джеку разные вопросы, давал разные намеки и ответы. Но всякий раз возвращался к его брату.
"Я сделал то, что мне сказали."
"Он был сам виноват."
"Не я его таким сделал."
"Я сделал то, что хотел."
Каждый раз то же движение, та же схема; и разные ответы.
Но ранние характеристики, характеристики, сделанные до того, как он соединился с 963, были постоянными. И такой же была преданность Джека Брайта Организации. И это больше, чем что бы то ни было, привело его к головокружительному успеху. Это было примерно через неделю после того, как его повысили до должности директора Организации. Он напоследок зашел в кабинет доктора Гласса. Они обменялись любезностями и поздравлениями, выпили по чашечке кофе и расслабились, вспоминая, как Кондраки перестрелял всю комнату отдыха за плохой кофе, и как новичок принял Кейна за кабинетную собачку и попытался почесать ему живот.
И тогда доктор Гласс в последний раз посмотрел на Джека, который теперь был в теле зеленоглазого рыжеволосого педофила, и спросил его о его брате. На этот раз вместо того, чтобы отвести глаза, Джек напряженно и пристально посмотрел прямо на Гласса.
- Я не помню.